Ваишлах Рассказывает: Рав Исроэль Зельман
Историческая встреча Яакова с братом-врагом и все ей сопутствующие "пораженческие" мероприятия (дорогие подарки, нижайшие поклоны, льстивые заискивания) издавна привлекают внимание как наших братьев, так и наших врагов: паника, охватившая праотца, для первых - живое свидетельство особой праведности, скромности Яакова, для вторых - "классическое" проявление слабости, "небоевитости" еврея, который, как всегда, вместо того, чтобы сражаться, хитрит и даёт взятки. За почти сорок веков, прошедших с переменным успехом от эпохи праотцов до наших времён, состояние и поступки народа Торы напоминали испуганного, "предпогромного" Яакова гораздо чаще, чем, например, героического Гидона или Шимшона: попирающие врагов герои "Пророков" - для нас - существенно хуже узнаваемы. Не станем вовлекаться в старый, непродуктивный спор о том, обязательно ли было нашим великим мудрецам лично побывать в тяжелейшем положении Яакова для того, чтобы научиться не реагировать излишне эмоционально на всяческие "перманентные депортации", привыкнуть к постоянной опасности и "спокойно разбираться" в настоящих, глубоких мотивах поведения праотца в начале главы. Зависит что-то от "исторического фона", на котором обнаруживались удивительные объяснения, или не зависит, но одно из подлинных откровений на тему "немужественной тактики" Яакова передано через человека, прошедшего некогда лично через все ужасы. Наиболее известными являются, бесспорно, комментарии "Сифтей Коэн" (сокращённо - Шах) к своду законов ("Шулхан Арух"), однако, поразительное открытие делается в менее популярных его объяснениях к недельным главам Торы. Начинается всё с древней "загадки" из почтеннейшего "святого источника". В книге "Пиркей де-раби Элиэзер" утверждается, что Яаков, посылая озлобленному братцу в подарок стада, "отдал десятину". Издавна мудрецы "ломали копья" об этот непонятный афоризм: Яаков, как известно из текста Торы, за двадцать лет до описываемых событий, пообещал Вс-вышнему "отделить десятину". И что же получается - обещал Б-гу, а с испуга отдал Эсаву? Тут "Шах" и сообщает "разгадку": Яаков отделил две десятины - "один жребий для Вс-вышнего, и один - для Азозеля", после чего, последний был послан Эсаву, чтобы тот "не обвинял Яакова". То есть, в начало нашей главы неожиданно вторгается тема Главного Дня в еврейском календаре; Йом Кипур, с важнейшей деталью службы в Храме - "двумя козлами" (один - жертвенный, а другой - знаменитый "козёл отпущения") оказывается исключительно точным и подходящим разъяснением "пораженческой" линии поведения праотца Яакова. Подобно упомянутому "отпущению козла", были отделены и "отпущены" (как и положено в Йом Кипур - под присмотром) стада для Эсава, для той "силы", которую он "представляет в мире", причём - с традиционной целью великого Дня - чтобы "задобрить ангела-обвинителя". Не время и не место растолковывать (в очередной раз), что, в действительности, имелось в виду в Святой Торе, когда было предписано "сбрасывать со скалы" несчастное животное (выглядит, вообще-то, как жертвоприношение кому-то ещё, не дай Б-г). Отошлём особенно любопытных к пояснениям Рамбана и Орах-хаима к соответствующему отрывку главы "Ахарей мойс" и отважимся на цитирование двух отрывков из "Зоара". В первом из них написано (глава "Эмор"), что утром святого Дня, когда первосвященник готовился бросить жребий для "распределения козлов", эти "жребии сами влетали в его руки", чудесным образом. Выясняется, что данное аномальное явление объясняет несколько выражений, касающихся "подарков для Эсава". Написано в начале главы, что праотец "взял приношение из пришедшего в руку его". Фраза не вполне ясная, неужели нужно было уточнять, что Яаков именно из своего имущества выбрал подарки для Эсава? И почему так странно сформулировано - как будто приношение само пришло в руку? Кроме того, Яаков говорит: "Возьми, пожалуйста, благословение, которое принесено тебе". Слово "hуват" (принесено) употреблено в "пассивной форме", следовало, по идее, сказать "эвети" (принёс я), такое (опять же) впечатление, что стада сами, без помощи Яакова, сорганизовались и отправились встречать Эсава. Если же иметь в виду указанный отрывок основной кабалистической книги, обнаруживаем, что все действия праотца в тот день полностью, во всех деталях повторяли процедуру выбора и "отпущения" вышеупомянутого козла. Дары были принесены без вмешательства человека в том смысле, что отбирались животные, отсылаемые Эсаву, с помощью упомянутого, работавшего всего лишь раз в году "самостоятельного" чудо-жребия: на кого "само упало", тот и был "принесён". Ещё один мистический отрывок (в той же главе "Эмор") последовательно, строчку за строчкой, представляет начало нашей главы как аллегорическое описание- того же самого важнейшего дня в еврейском календаре. Ясно и прямо подтверждая вышеизложенную "разгадку", "Зоар", в числе прочего, описывает, как в Йом Кипур "приходит Эсав и четыреста человек с ним, и все они - обвинители (мекатригей)", Яаков шлёт подарок, "обвинитель уходит с этим подарком" и отстаёт от Яакова. Мидраш Раба разъясняет ещё одну сказанную Яаковом фразу. Праотец говорит Эсаву: "Я вижу лицо твоё, как лицо Вс-вышнего". Согласно мидрашу, Яаков сравнивает в этих словах (странно и страшно даже подумать про такое) лицо Эсава и- Лицо Вс-вышнего: "Как Лицо Вс-вышнего - справедливость, так и лицо твоё - справедливость; как перед Лицом Вс-вышнего - нельзя показываться "с пустыми руками", так и перед лицом твоим нельзя показываться с пустыми руками". (При ознакомлении с подобным "ораторским периодом" начинаешь автоматически соглашаться с "острокритическим" комментарием рабейну Шломо Эфраима, который в своей книге "Кли Якар" очень своеобразно трактует "панику" перед встречей с Эсавом: посылая подарки и называя себя "рабом" (унижаясь перед злодеем), Яаков всё-таки переусердствовал в своей лести. А потом вспомнил правило, согласно которому "тот, кто льстит человеку, в конце концов, попадает во власть того, кому льстил", и перепугался, что после унижений и лести станет "лёгкой добычей" для брата - по выше указанному правилу). Однако, двигаясь дальше по пути, выбранному в начале, можно совершенно иначе (без всякой "критики снизу") понять парадоксальные параллели из мидраша. Конечно, Яаков и не думал (даже в качестве сильнодействующей лести) приравнивать Творца к творению (не дай Б-г). Согласно установлениям храмовой службы в Йом Кипур, те - вернёмся к нашим козлам - экземпляры, которые выставлялись на жребий, должны были быть абсолютно равны. То есть, снова в центре внимания всё тот же знаменательный день, когда единственный раз "не приходят с пустыми руками" не только к Вс-вышнему, но и к Азозелю, к Эсаву. Обозревая все эти подробности, уже не трудно сделать многозначительный вывод: праотец, перед встречей с братом и во время её, создавал с помощью сложнейшего набора символов модель будущего Дня Отпущения, "репетировал" Йом Кипур, виртуозно манипулируя теми вроде бы ужасными обстоятельствами, в которых оказался. Живая взятка, посланная навстречу погромщикам, сыграла роль "козла отпущения", Эсав "исполнил" взяткополучателя - обвинителя Азозеля, себе же праотец логично выбрал роль первосвященника. Вообще, подобная схема поведения встречается в Торе не однажды. Люди, вовлечённые в орбиту грандиозной деятельности наших праотцов, временами впадали в такую "пророческую режиссуру". В главе "Хаей Сара" Раши цитирует мидраш, из которого следует, что два украшения, которые раб Авраама Элиэзер вручил Ривке (будущей жене Ицхака) имели крайне неожиданное символическое значение. Серьга весила "бэку" (одна из древних мер веса) потому, что это - намёк на шекели евреев, которые собирались на общественные жертвоприношения и тоже были, как написано в Торе, "бэка - с каждой головы". Два браслета весом в десять золотых слаим - намёк на две скрижали с десятью заповедями. И вроде бы - с чего бы это серьгам да браслетам, которые посланник жениха дарит невесте, ассоциироваться с будущими великими событиями? Не углубляясь в разъяснения этого очень не простого отрывка (то есть, не разбираясь в неочевидных связях шекелей со скрижалями), заметим только, что в "постановке" Элиэзера Ривка сыграла роль еврейского народа, вроде бы обычные украшения - "изобразили" самые важные, святые предметы, которым предстояло через триста шестьдесят лет возникнуть в нашей истории, а кого в инсценировке "символизировал" Элиэзер - как-то даже неудобно "озвучивать". Защищаясь от настоящего, рассовывая взятки погромщикам, умасливая врагов елейными голосками и вроде бы взаправду дрожа от страха, - великие, мудрые люди существовали как бы в нескольких плоскостях, и в одной из них ещё и ухитрялись, манипулируя и собой, и своими взятками, и грозными преследователями, "заготавливать", программировать будущее.